O rus!.. Hor.

О Русь!

По-моему, весьма интересный эпиграф. Латинское слово «rus » ирусское слово «Русь» почти одинаковы по звучанию. Через такое сходство Пушкин указывает на Русь как на деревню. Действительно, бОльшая часть территории России - деревни. Такое начало сразу противопоставляет вторую главу первой, в которой описывается «не Русь», «не rus », а Петербург - «европейская» Россия. То пространство, в котором будет происходить действие второй главы «очищено» от европейских влияний, оно осталось исконно русским. И это видно и поприроде, и по людям (Ларины).

«…Деревня, где скучал Евгений…»

Первая же строфа указывает нам на то, что это пространство чуждо герою. Еще в первой главе упоминается то, как Онегин «поиграл» в сентиментализм, но на третий день ему стало скучно. И вот он скучает… Избегает, соседей, которые через некоторое время перестали к нему наведываться из-за неуважительного отношения к ним.

Сначала все к нему езжали; Но так как с заднего крыльца Обыкновенно подавали Ему донского жеребца, Лишь только вдоль большой дороги Заслышит их домашни дроги,- Поступком оскорбясь таким, Все дружбу прекратили с ним.

Онегин не сильно страдал от недостатка дружбы со стороны соседей.

В своей глуши мудрец пустынный, Ярем он барщины старинной Оброком легким заменил;

Лотман комментирует этот эпизод так: «Переведение крестьян на оброк автоматически означало уничтожение «заводов» (крепостных мануфактур, обслуживавшихся барщинным трудом) - одной из наиболее тяжелых для крестьян и доходных для помещика форм крепостной повинности. Онегин, который был «хозяин» «заводов» (1,LIII , 10-11), переведя крестьян на оброк, таким образом, не только облегчил их труд, но и значительно уменьшил свои доходы». Поэтому неудивительно, что его «расчетливый сосед» увидел в этом «страшный вред».

Онегин ведет себя в деревне весьма странно для местных помещиков, тем самым остается в одиночестве, но, кажется, ему этого и надо. Он и уехал в деревню именно за одиночеством и спокойствием.

Вторая глава лишена какого-либо действия, но в ней появляются новые герои: Ленский, Ольга Ларина, Татьяна Ларина, Прасковья Ларина, упоминается княжна Алина…

Итак, Ленский, поклонник Канта и поэт. При появлении этого персонажа в деревенском пространстве сразу ощущается некое его сходство с Евгением. Но лишь некоторое. Во-первых, они оба рассматриваютсясоседями как потенциальные женихи. Во-вторых, «европеизм» иобразованность, которые чужды остальным помещикам, присущи им обоим, хотя разного качества. У Онегина образование домашнее. Лотман пишет, что домашнее образование было одно из самых поверхностных в России в 19в. Ленский окончил немецкий университет (Геттинген). Тем не менее, Онегин серьезнее мечтательного Ленского, который воспринимает мир культурными идеальными штампами, он научен жизненным опытом и гораздо в большей степени приспособлен к жизни в реальном мире. Ленский моложе Онегина по возрасту, и возможно, он бы дорос до онегинскогосознания, но об этом мы уже не узнаем.

Ленский и Онегин становятся друзьями.

Они сошлись. Волна и камень, Стихи и проза, лед и пламень Не столь различны меж собой. Сперва взаимной разнотой Они друг другу были скучны; Потом понравились; потом Сьезжались каждый день верхом, И скоро стали неразлучны. Так люди (первый каюсь я) От делать нечего друзья .

Затем, в повествовании появляется Ольга.

Чуть отрок, Ольгою плененный, Сердечных мук еще не знав, Он был свидетель умиленный Ее младенческих забав; В тени хранительной дубравы Он разделял ее забавы, И детям прочили венцы Друзья-соседи, их отцы. В глуши, под сению смиренной, Невинной прелести полна, В глазах родителей, она Цвела как ландыш потаенный, Не знаемый в траве глухой Ни мотыльками, ни пчелой.

При чтении этих строк сразу вспоминается «Горе от Ума». Чацкий тоже знал Софью с детства, тоже был в нее влюблен, затем тоже последовала разлука, и он вернулся к своей возлюбленной. История уже знакома. Но тут есть как минимум одно значимое различие. Софья - девушка городская, да еще и московская (женское царство). Ольга - девушка деревенская. Её описание ближе к образу бедной Лизы (сентиментализм). Софья же только «играет» в сентиментализм. Ольга и описывается через сентиментализм, единение с природой.

Все в Ольге... но любой роман Возьмите и найдете верно Ее портрет: он очень мил, Я прежде сам его любил, Но надоел он мне безмерно.

Вот эти самые идеальные штампы,которыми живет Ленский.

Ей в противовес приводится описание её сестры - Татьяны.

Итак, она звалась Татьяной. Ни красотой сестры своей, Ни свежестью ее румяной Не привлекла б она очей. Дика, печальна, молчалива, Как лань лесная боязлива, Она в семье своей родной

Казалась девочкой чужой.

Татьяна - романтический герой. Лотман пишет:«Серьезное поведение в детстве, отказ от игр - характерные черты романтического героя».

Появляются в этой главе и мать Татьяны и Ольги Прасковья, которая знала часть французских романов с пересказов московской кузины - княжны Алины.

Здравствуйте уважаемые.
Продолжаем с Вами разбор "Евгения Онегина". В предыдущий раз мы с Вами остановились вот тут:
Итак....

Чуть отрок, Ольгою плененный,
Сердечных мук еще не знав,
Он был свидетель умиленный
Ее младенческих забав;
В тени хранительной дубравы
Он разделял ее забавы,
И детям прочили венцы
Друзья соседы, их отцы.
В глуши, под сению смиренной,
Невинной прелести полна,
В глазах родителей, она
Цвела как ландыш потаенный,
Не знаемый в траве глухой
Ни мотыльками, ни пчелой.
Тут у нас появляевяется впервые представитель семейства Лариных - младшая Ольга, в которую с детства влюблен Ленский, и коим прочили брак. Благо, соседи

Ольга Ларина

Она поэту подарила
Младых восторгов первый сон,
И мысль об ней одушевила
Его цевницы первый стон.
Простите, игры золотые!
Он рощи полюбил густые,
Уединенье, тишину,
И Ночь, и Звезды, и Луну,
Луну, небесную лампаду,
Которой посвящали мы
Прогулки средь вечерней тьмы,
И слезы, тайных мук отраду...
Но нынче видим только в ней
Замену тусклых фонарей.

В общем, страдал парень. Вздыхал в одиночестве при Луне. Идилия и романтизм:-) Это еще глубже подчеркивает упоминание цевницы. Это не то, о чем Вы подумали в первую секунду - это такой старинный духовой инструмент, а в данном конкретно случае этакий символ идиллической поэзии. А вот "младых восторгов первый сон" - это именно то - наверняка поллюции:-))

Цевница

Всегда скромна, всегда послушна,
Всегда как утро весела,
Как жизнь поэта простодушна,
Как поцелуй любви мила,
Глаза как небо голубые;
Улыбка, локоны льняные,
Движенья, голос, легкий стан,
Всё в Ольге... но любой роман
Возьмите и найдете верно
Ее портрет: он очень мил,
Я прежде сам его любил,
Но надоел он мне безмерно.
Позвольте мне, читатель мой,
Заняться старшею сестрой.

Ольга и Владимир
Не очень так автор хорошо отзывается об Ольге. Этакая миленькая блондинка, приятная во всех отношениях, но пустая, а значит скучная. Думаю, мало кто из девушек был бы обрадован, прочитав столь уничижительную характеристику. Впрочем, оговаривается Пушкин, что прежде он сам подобными барышнями увлекался, но они ему уже очень наскучили. Но все равно, как то даже немного обидно за Ольгу:-)

Ее сестра звалась Татьяна...
Впервые именем таким
Страницы нежные романа
Мы своевольно освятим.
И что ж? оно приятно, звучно;
Но с ним, я знаю, неразлучно
Воспоминанье старины
Иль девичьей! Мы все должны
Признаться: вкусу очень мало
У нас и в наших именах
(Не говорим уж о стихах);
Нам просвещенье не пристало
И нам досталось от него
Жеманство, -- больше ничего.

ТАДАМ! Появляется второй главный персонаж этого замечательного романа в стихах - старшая сестра Татьяна Ларина. Она была на год старше Ольги и ей должно быть около 18 лет. Пушкин отмечает. что это старинное, а значит не очень популярное в то время имя. Им редко называли дворянских девочек. Интересно, что после опубликования романа ситуация изменилась на противоположную:-)) Имя означает устроительница, учредительница, повелительница, устанавливающая, поставленная, назначенная.

Итак, она звалась Татьяной.
Ни красотой сестры своей,
Ни свежестью ее румяной
Не привлекла б она очей.
Дика, печальна, молчалива,
Как лань лесная боязлива,
Она в семье своей родной
Казалась девочкой чужой.
Она ласкаться не умела
К отцу, ни к матери своей;
Дитя сама, в толпе детей
Играть и прыгать не хотела
И часто целый день одна
Сидела молча у окна.

Опять-таки странная вещь. Вот автор вроде бы считает, что Татьяна менее внешне привлекательна, да и вовсе "дика" чем Ольга (а кому из девушек это может понравится), но вот с первых строчек видно, что она более симпатична ему. Более интересна, более глубока, в ней есть тайна, бушующие внутри страсти.

Задумчивость, ее подруга
От самых колыбельных дней,
Теченье сельского досуга
Мечтами украшала ей.
Ее изнеженные пальцы
Не знали игл; склонясь на пяльцы,
Узором шелковым она
Не оживляла полотна.
Охоты властвовать примета,
С послушной куклою дитя
Приготовляется шутя
К приличию, закону света,
И важно повторяет ей
Уроки маминьки своей.

Но куклы даже в эти годы
Татьяна в руки не брала;
Про вести города, про моды
Беседы с нею не вела.
И были детские проказы
Ей чужды; страшные рассказы
Зимою в темноте ночей
Пленяли больше сердце ей.
Когда же няня собирала
Для Ольги на широкий луг
Всех маленьких ее подруг,
Она в горелки не играла,
Ей скучен был и звонкий смех,
И шум их ветреных утех.
Ни вышивание, ни игры, ни игрушки, а рассказы (тем более страшилки) ей более интересны. Она одиночка. Любит размышлять и следить за жизнью со стороны.

Елизавета Ксаверьевна Воронцова - один из возможных прототипов Татьяны Лариной.

Она любила на балконе
Предупреждать зари восход,
Когда на бледном небосклоне
Звезд исчезает хоровод,
И тихо край земли светлеет,
И, вестник утра, ветер веет,
И всходит постепенно день.
Зимой, когда ночная тень
Полмиром доле обладает,
И доле в праздной тишине,
При отуманенной луне,
Восток ленивый почивает,
В привычный час пробуждена
Вставала при свечах она.

Ей рано нравились романы;
Они ей заменяли все;
Она влюблялася в обманы
И Ричардсона и Руссо.
Отец ее был добрый малый,
В прошедшем веке запоздалый;
Но в книгах не видал вреда;
Он, не читая никогда,
Их почитал пустой игрушкой
И не заботился о том,
Какой у дочки тайный том
Дремал до утра под подушкой.
Жена ж его была сама
От Ричардсона без ума.

С. Ричардсон

Рано начала читать, благо папенька не запрещал, а маман на некоторые книги вообще смотрела благосклонно. Не знаю, правда, зачем молодой девушке Руссо, но вот с Самюэлем Ричардсоном все понятно:-) Как-никак родоначальник «чувствительной» литературы XVIII и начала XIX вв. Думаю, самым популярным дамским романом того времени была его "Кларисса, или История молодой леди"
Она любила Ричардсона
Не потому, чтобы прочла,
Не потому, чтоб Грандисона
Она Ловласу предпочла;
Но в старину княжна Алина,
Ее московская кузина,
Твердила часто ей об них.
В то время был еще жених
Ее супруг, но по неволе;
Она вздыхала о другом,
Который сердцем и умом
Ей нравился гораздо боле:
Сей Грандисон был славный франт,
Игрок и гвардии сержант.

Сэр Чарльз Градинсон
Правда тут же идет пояснение, почему именно Татьяна любила Ричардсона....Обычные женские штучки, внушенные более старшей и опытной кузиной. Московская кузина Алина, которая еще промелькнет на страницах романа впоследствии. Вообще, Московская кузина — это устойчивая сатирическая маска, соединение провинциального щегольства и манерности того времени. Но речь не о том. Алина благосклонно принимала ухаживания своего будущего мужа, но мечтала о другом - франте и гвардейце. Пусть Вас не смущает звание - в гвардии служили дворяне, просто герой ее был еще молод.
Ну и наконец, надо упомянуть, строчки "что Не потому, чтоб Грандисона / Она Ловласу предпочла » Первый — герой безукоризненной добродетели, второй — коварного, но обаятельного зла. Имена их сделались нарицательными и взяты из романов Ричардсона.
Продолжение следует...
Приятного времени суток.

Персонаж “любого романа”. Ольга Ларина в контексте пушкинского «Онегина»

ГАЛЕРЕЯ

Вячеслав КОШЕЛЕВ,
г. Великий Новгород

Персонаж “любого романа”

Ольга Ларина в контексте пушкинского «Онегина»

Тот импровизированный портрет Ольги, который приводит Пушкин во второй главе «Онегина» (стр. XXIII), кажется характеристикой абсолютно неинтересной девушки - вполне “проходного” персонажа, введённого с чисто “сюжетной” целью: через Ленского и Ольгу нить повествования тянется к действительно неординарному женскому персонажу - к Татьяне. Об Ольге же много сказать как будто и нечего:

Всегда скромна, всегда послушна,
Всегда как утро весела,
Как жизнь поэта простодушна,
Как поцелуй любви мила,
Глаза как небо голубые,
Улыбка, локоны льняные,
Движенья, голос, лёгкой стан,
Всё в Ольге... но любой роман
Возьмите и найдёте верно
Её портрет: он очень мил,
Я прежде сам его любил,
Но надоел он мне безмерно... (VI, 41)

Перед нами расхожий, вполне традиционный облик “русской красавицы”, вполне соответствующий сентиментально-романтическому шаблону героини произведений конца XVIII - начала XIX столетия. Н.Л. Бродский в своём комментарии к роману обращает внимание на то, что Пушкин здесь сосредоточивается именно на “наружности” Ольги, которую передаёт “деталями, слишком общими, лишёнными индивидуализации”: “Бедный внутренним содержанием, портрет Ольги не требовал углублённого раскрытия” . В.В. Набоков фактически соглашается с этим утверждением, определяя описание внешности Ольги как набор “трафаретных риторических фигур аналогичных описаний в европейском романе того времени с речитативом перечислений, разрешающихся восторженным «всё...»”, и приводя ряд примеров из романов Ж. де Сталь «Дельфина», Ш.Нодье «Жан Сбогар», О.Бальзака «Тридцатилетняя женщина», а заодно из поэзии Э.Марвелла, А.Рамзея, П.Д. Экушара-Лебрена и А.Пирона . Ю.М. Лотман добавляет к этому перечню русские “образцы”: «Роман и Ольга» А.А. Бестужева, повести Н.М. Карамзина “Бедная Лиза», «Рыцарь нашего времени», «Прекрасная царевна и щастливой карла» и тому подобное .

Словом, не случайно уже в черновой рукописи «Онегина» Пушкин предпочёл оттолкнуться от “надоевшего” шаблона и декларировал принципиально новый подход:

И новый карандаш беру,
Чтоб описать её сестру.
(VI, 289; выделено мной. - В.К. )

Между тем из сохранившихся черновиков «Онегина» видно, что в первоначальном замысле повествования о “похождениях” героя (которые должны были совершаться “в роде Дон Жуана”) вовсе не было места для какой бы то ни было “сестры” возлюбленной его героя. Рисуя предмет любовных воздыханий Ленского в строфах, позднее получивших номера с XX по XXIII (второй главы), Пушкин в рабочей тетради ПД № 834 на листах 34–35 последовательно прописал более обширный набросок характера женщины, которой надлежало связать судьбу с личностью страдающего “хандрой” Онегина. Она уже получила имя Ольги, но начальная характеристика её в чём-то напоминает характер Татьяны. Облику романтической красавицы, начертанному в XXIII строфе, предшествовали две строфы, перекочевавшие позднее и в первый беловой автограф и уже в нём зачёркнутые. В первой из этих отвергнутых строф содержался намёк на возможное трагическое будущее героини:

Кто ж та была, которой очи
Он, без искусства, привлекал,
Которой он и дни и ночи,
И думы сердца посвящал
Меньшая дочь - соседей бедных -
Вдали веселий, связей вредных
Невинной прелести полна
В глазах родителей она
Цвела, как ландыш потаенный -
Незнаемый в траве глухой
Ни мотыльками, ни пчелой -
И, может быть, уж обреченный
Питомец утренней росы
Слепому [острию] косы. (VI, 287)

Ольгу в окончательной редакции романа в стихах невозможно сравнить с “ландышем потаённым”: в ней изначально нет ничего “потаённого”. В.В. Набоков, комментируя финал этой, зачёркнутой в окончательной редакции строфы, заметил: “Интересно, была ли Ольгина судьба, о которой все мы теперь знаем, столь очевидна для Пушкина в тот момент <…> Я думаю, что тогда Ольга была ещё составлена из двух лиц - Ольги и Татьяны - и являлась единственной дочерью, которую (с неизбежными литературными последствиями) должен был совратить негодяй Онегин. В этом наборе вариантов мы наблюдаем процесс биологической дифференциации” . С этой гипотезой о первоначальном замысле романного сюжета, кажется, стоит согласиться: подобный “ход” весьма вписывался в повествование “в роде Дон Жуана” .

Затем в черновой рукописи следует строфа, повествующая о первоначальном воспитании Ольги; показательно, что, переписав её в беловую рукопись, Пушкин пробовал “приспособить” её для характеристики Татьяны:

Ни дура Английской породы,
Ни своенравная Мамзель
(В России по уставам [моды]
Необходимые досель)
Не баловали Ольги милой.
Фадеевна рукою - хилой
Её качала колыбель,
Стлала ей детскую постель,
Помилуй мя, читать учила,
Гуляла с нею, средь ночей
Бову рассказывала <ей>,
Она ж за Ольгою ходила
По утру наливала чай
И баловала невзначай. (VI, 287–288)

Показательно, что в беловом автографе в составе этой строфы находилось и указание на внешность героини: “Чесала золото кудрей” (VI, 566). “Перерабатывая” строфу для характеристики Татьяны, Пушкин переменил “золото кудрей” на “шёлк её кудрей”: судя по варианту черновой рукописи, поэт представлял Татьяну внешне похожей на Ольгу с одним различием:

[Вы можете, друзья мои,
Её лицо представить сами,
Но только с чёрными глазами.]
(VI, 290; ПД 834, л. 35 об.)

То есть идея вывести не одну возлюбленную (предполагавшуюся, вероятно, в качестве предмета любовного соперничества Онегина и Ленского), а двух сестёр пришла к Пушкину уже в процессе работы над словесным оформлением второй главы «Онегина». В сущности, это была идея совершенно новая для подобного “любовного” романа: до Пушкина антиномия двух сестёр не очень ещё в нём развивалась.

Два - по Далю - “второе счётное число, один с одним, пара, чета, дружка”; это число “выражает удвоение, двойственность”. Эта “двойственность” может быть различна: Даль же различает понятия двоичный, двойственный и двоякий (к последнему понятию приводится синоним двуразличный ). Само представление о двух сёстрах - то есть о кровных родственницах - провоцирует восстановление препозиции сходства (по типу: “двое из ларца, одинаковых с лица”). Но Пушкин предпочитает бинарную оппозицию по типу того, когда у одного гоголевского Ивана голова “похожа на редьку хвостом вниз”, а у другого - “на редьку хвостом вверх”.

Эта бинарная антиномия закреплена уже в деталях первоначального описания первой из выведенных в романе сестёр. Ольга “всегда скромна, всегда послушна” - первый же поступок Татьяны (её письмо к Онегину) свидетельствует о противоположных чертах её характера. Ольга “всегда как утро весела” - Татьяна, как правило, “грустна”. Ольга “простодушна” - Татьяна, напротив, изначально демонстрирует сложную душевную организацию. И так далее.

То же - и во внешности. Ольга, соответственно пушкинским представлениям, светлая: “глаза как небо голубые”, “локоны льняные”. Татьяна - тёмная, “с чёрными глазами”. Отметим, что в окончательной редакции романа внешность Татьяны не описывается вовсе, но в нашем представлении она выступает антиподом младшей сестры, и, соответственно, представление читателя о её внешности конструируется “от противного” по отношению к Ольге.

Татьяна - “бледна” - это её обычное состояние. Ольга румяна: “Авроры северной алей” (VI, 106). С этой точки зрения младшая сестра, кажется, ближе к простому народу, чем Татьяна: “...свежий цвет лица и румянец во всю щёку - первое условие красоты по простонародным понятиям” (Н.Г. Чернышевский) . Именно по поводу Ольгиного “румянца” и разворачивается первая выведенная в романе “полемика” между Онегиным и Ленским.

Онегин и Ленский возвращаются домой после первого посещения дома Лариных; Онегин удивляется, почему из двух сестёр его приятель выбрал “меньшую”:

- А что? - “Я выбрал бы другую,
Когда б я был, как ты, поэт.
В чертах у Ольги жизни нет.
Точь-в-точь в Вандиковой Мадоне:
Кругла, красна лицом она,
Как эта глупая луна
На этом глупом небосклоне”.
Владимир сухо отвечал
(VI, 53)

Любопытно, что Набоков комментирует реплику Онегина как несомненную похвалу Ольгиной красоте: “Старое значение слова «красна» - «красива», и я понимаю выражение «она красна лицом», как «у неё красивое лицо», а не как утверждение, что «у неё красное лицо». «Красное лицо» свидетельствовало бы о грубом румянце невоздержанности, высоком кровяном давлении, злости, чувстве стыда и так далее, что абсолютно не соответствовало бы образу розоволикой Памелы или мадонны, который имеет в виду Онегин. И без того он здесь довольно груб <…> Мой выбор этого значения обусловлен и сравнением с луной, которая предстаёт здесь прекрасной сферой («круглой и белоликой»), воспеваемой поэтами <…> Естественно, эта лирически обобщённая луна не окрашена никаким цветом; как бы то ни было, сравнение красного лица с красной луной вызывало бы у читателя ассоциации с цветом помидора, а не розы” .

Но ведь Ленский явно обиделся на эту онегинскую реплику: выходит, что он не понял комплимента... И почему в таком случае Онегин оказывает предпочтение “некрасивой” Татьяне перед “прекрасной” Ольгой?

В черновой и беловых рукописях третьей главы между тем нет никакой “глупой луны”. В беловых рукописях приведены даже два варианта этого краткого диалога двух приятелей по поводу Ольгиной красоты. В первом варианте дан показательный “сухой” ответ Ленского:

В чертах у Ольги мысли нет.
Как в Рафаелевой Мадоне,
Румянец да невинный взор
Мне надоели с давних пор. -
- Всяк молится своей иконе, -
Владимир сухо отвечал,
И наш Онегин замолчал. (VI, 575)

Во втором варианте показательна “литературная” отсылка:

В чертах у Ольги мысли нет,
Как у Рафаеля в Мадоне.
Поверь - невинность это вздор
А приторной Памелы взор
Мне надоел и в Ричардсоне, -
Владимир сухо отвечал
И после во весь путь молчал. (VI, 575)

Кроме попытки заменить “глупую луну”, бросаются в глаза два существенных различия в семантике обоих вариантов и окончательной редакции. Во-первых, Онегин ведёт речь не об отсутствии “жизни” в чертах лица возлюбленной Ленского, а об отсутствии “мысли”. Во-вторых, в сравнении с “Мадонной” речь идёт не о какой-то конкретной картине А.Ван-Дейка (единственное полотно такого рода, которое Пушкин мог видеть, - «Мадонна с куропатками» - почему-то представлялось Н.Л. Бродскому “слащавым” и “сентиментальным” ). Почему-то пушкинский Онегин не хочет оценить красоту Мадонны как таковой: вариантом к “Вандиковой Мадоне” возникают и “Рафаэлева”, и “Перуджинова” (VI, 575).

Примечания

Бродский Н.Л. «Евгений Онегин». Роман А.С. Пушкина. Пособие для учителей. 4-е изд. М., 1957. С. 161.

Чуть отрок, Ольгою плененный,
Сердечных мук еще не знав,
Он был свидетель умиленный
Ее младенческих забав;
В тени хранительной дубравы
Он разделял ее забавы,
И детям прочили венцы
Друзья-соседи, их отцы.
В глуши, под сению смиренной,
Невинной прелести полна,
В глазах родителей, она
Цвела как ландыш потаенный,
Не знаемый в траве глухой
Ни мотыльками, ни пчелой.

Известно, что в эпоху ЕО имя Татьяна не пользовалось популярностью, и то, что Пушкин избрал его для своей героини - было необычным. Но ведь и с именем Ольга не все в порядке, посмотрите, как необычно Пушкин его вводит в роман:

«Чуть отрок, Ольгою плененный»

Какая Ольга? Что за Ольга? Которая Ольга? Это где про эту Ольгу раньше?

Пушкин с именем собственным, обходится как с нарицательным! «Какая то «Ольга». «Какая то «Коломбина». «Пленен очередной «Ольгой». Как еще иначе можно понимать такой ввод?

Как знать, - обрати на это внимание тот же Вяземский, родись у него блестящий бон мот про «Ольгу», попади эта «Ольга» как типаж в присказку – не оказалось ли бы это имя ввергнутым в ничтожество в той же степени, как имя Татьяна из этого ничтожества извлеченным?
«Татьяна» - нечто романтическое, юное, искреннее.
«Ольга» - притворство ей имя

И позже бы только вздыхали:

«Какой ценой купил он право,
Возможность или благодать
Над всем так мудро и лукаво
Шутить, таинственно молчать..."

«И Ольгу «Ольгой» называть»

Невинной прелести полна,

В глазах родителей она

Цвела, как ландыш потаенный,

Незнаемый в траве глухой

Ни мотыльками, ни пчелой (V, с.39).

Ольга - вечное дитя, совершенно лишенное развития:

Всегда скромна, всегда послушна,

Всегда как утро весела,

Как жизнь поэта простодушна,

Как поцелуй любви мила…(V. с.40).

Еще откровеннее проступает сходство в портретах героинь. Вот как описана Мария:

Все в ней пленяло: тихий нрав,

Движенья стройные, живые

И очи томно-голубые (IV, с. 135–136).

А так Ольга:

Глаза как небо голубые;

Все в Ольге… (V, с.40).

Правда, есть одна резко контрастирующая деталь. Мария - натура художественная:

Природы милые дары

Она искусством украшала;

Она домашние пиры

Волшебной арфой оживляла… (IV, с. 136).

Ольга абсолютно глуха к искусству:

Поклонник славы и свободы,

В волненье бурных дум своих,

Владимир и писал бы оды,

Да Ольга не читала их (V, с.79).

Она не возражает лишь когда ее жених «летучие листки альбома Прилежно украшает ей…» (V, с.76). Увы, описание рисунков и записей Ленского свидетельствует о том, что они вполне соответствуют жанру описание конкретного альбома тут же переходит в описание типового альбома уездной барышни.

Разумеется, в искусстве нет случайных деталей: поэтичность Марии и глухота к поэзии Ольги влияют на общее отношение к ним. И все-таки дело не в деталях, а в пафосе повествования: детали могут выступать в роли мотивировок, но пафос состоялся бы и без мотивировок. Высокая нота в изображении Марии выдержана последовательно. Приязненные слова в адрес Ольги - комплименты, которые могут отменяться, причем настолько резко, что проецируются на образ Марии. Портрет Ольги не дописан и прерывается многозначительной оговоркой:

…но любой роман

Возьмите и найдете верно

Ее портрет: он очень мил,

Я прежде сам его любил,

Но надоел он мне безмерно (V, с.40).

Какое «прежде»? В только что завершенной поэме! И как решительно заявлено: «надоел он…». Просто невероятно!

Как объяснить обнаруженный парадокс? Может быть, срабатывает особенность пушкинской психологии творчества: закончив работу, поэт ощущает потребность освободиться от наваждения образов, в мире которых он жил, и достигает этого с помощью юмора. Это относится и к Зареме. Вяземскому, издававшему поэму, не нравился эпитет «язвительные лобзанья». Пушкин не возражал против замены на «пронзительные», поясняя: «Это будет ново. Дело в том, что моя Грузинка кусается, и это непременно должно быть известно публике» (Х, с.62). Если страсть героини только в том, что она кусается, то возникает комический оттенок. Но Зарема - подлинно страстная женщина, образ трагический; шутливый комментарий снижает ее образ. Характерно, что ирония в адрес Заремы прозвучала лишь в интимном письме к другу, тогда как ироническое снижение портретов Марии-Ольги осуществлено публично; первое - не более чем шутка, второе - всерьез.

Может быть, Пушкин как художник недоволен образом Марии и поэтому пародийно снижает его? Основание для такой версии имеется - отсылка к «любому роману». Только если это принять за ответ, ясности не прибавляется, поскольку возникает новый вопрос: почему же Пушкин в портрете героини удовлетворился шаблонными чертами и не нашел черт оригинальных. И мы возвращаемся к исходному: антитезы героинь, очень важной в системе образов поэмы, нет в сердце поэта, и Даже больше - прелестнице, которая долго волновала воображение поэта и требовала от него жертв, отдано больше сердечного тепла. Как будто и не было многочисленных отречений, образ с новой силой владеет сознанием поэта. Зато образ смиренницы обозначен как идея, но обрисован лишь «заемными» чертами, лишь контурно. Пушкин удачно прикрыл пустоты изображения; их не видно, потому что мы смотрим на Марию не своими глазами, а глазами персонажей. Суть от этого не меняется: умозрительно Пушкин вполне осознает значение духовности в женщине, но идея не сразу смогла стать сердечной идеей. Впрочем, ждать пришлось совсем немного.